Да, бывает!
Тому пример - моя любовь!
Моя судьба.
Фатум или предопределение судьбы человека, написанное в небесах
"Как сердцу высказать себя?
Другому - как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?"
(Ф. Тютчев, стихотворение "Молчание")
Рассуждая о том, что жизнь человеческая фатальна, как это утверждается у М.Ю. Лермонтова в романе "Герой нашего времени" в главе "Фаталист", имеют свои основания. Согласно этому утверждению, жизнь человека предопределена заранее Всевышним и написана в небесах, как это считается в мусульманском поверье. Многими это воспринимается как нечто несерьезное и надуманное. Но доказательством правдивости этого может стать мой жизненный путь, моя любовь к незабвенной и ныне уже покойной Иффят Сафиуловне Мангасаровой (Чукановой), что полностью подтверждается тем путем, которым мы шли друг к другу в течение 5 лет и осуществили свою мечту. Самое интересное здесь заключается в том, что все совершалось само собой на основе двух жизненных принципов: "не было бы счастья, да несчастье помогло" и "все написанное в небесах осуществляется фатально, то есть должно быть - и все".
Хотите верьте, хотите - не верьте, но что было, то было. В этом вы убедитесь, прочитав этот рассказ.
Родился я 23 февраля 1929 года в Нагорном Карабахе в селе Агорти Мартунинского района. Иффа родилась 10 марта 1927 года в Поволжье, в себе Могилки Пензенской области. Но по воле судьбы обе наши семьи оказались в 1935 году в одном поселке - поселке Лок-батан, в 20 километрах от города Баку. А волей судьбы был именно тот голод, который свирепствовал в 30-х годах не только в Поволжье, но и во всей России, во всем Советском Союзе. То есть нашей встрече (оказаться в одном местечке) помогло никем не желаемое несчастье в России. Тут сработал указанный мною первый принцип: "не было бы счастья, да несчастье помогло". Немаловажную роль сыграло и то, что я и ее старший брат Фуат были одногодками и оказались в одном классе, мало того, даже сидели за одной партой и, стало быть, дружили и могли быть вместе у них дома, в их семье. А это с "прицелом" на будущее уже было что-то. Дом у них был свой. Отец ее плотничал и мог построить свой дом. А местечко, где они жили, называлось "Самоделке". И потому я обычно говорил своим родителям: Я был в "Самоделке". Мы же жили в государственном доме. Мы - армяне, а они - татары. К нам они не приходили. У них бывал лишь я. Это - не случайность, а своеобразие национальных, а может, и религиозных отношений, которые действовали тогда по неписаным законам. У Иффы был еще младший брат Рифат, который учился в одном классе с моим младшим братом Эдиком. Рифат был ярым сторонником национальных мусульманских обычаев. Он всячески оберегал сестру от дружбы с детьми другой национальности. А Иффа на два года была старше меня и соответственно училась на два класса выше. Поэтому я для нее был только пацаном, со мной она практически не общалась у себя дома. Мать у нее была болезненной женщиной, и всякие физические работы за нее выполняла Иффа. Поэтому я хорошо запомнил согнутую спину Иффы над корытом во время стирок. А стиркой занималась она почти все время, и эта "любовь" к стирке осталась у нее на всю жизнь.
Великая Отечественная война 1941-1945 годов была для всех людей суровым испытанием. Мы не были исключением. Каждый пытался как-то прожить то трудное время, промышляя чем-то и как-то. Отчетливо помню лишь то, что Чукановы у себя готовили кукурузные лепешки, мастерили домашние тапочки из промысловой отхожей кожи, торговали ими на нашем лок-батанском базаре. Я же торговал сдобными булочками и химическими карандашами на пригородном поезде из шести вагонов под названием "Ученик". А вот кто меня снабжал этими изделиями, сейчас не помню. Но знаю, что доходом делились с заведующим книжным магазином Суреном. Кроме того, мы с Рифатом часто рано утром ходили в хорошую погоду на море и легко ловили там до 200 штук "бычков" каждый. Половину потом мы продавали на нашем базаре и на эти деньги покупали буханку черного хлеба, который нам всегда казался вкуснее меда.
Что касается моей учебы в школе, то в 1944 году я уже учился в 8-м классе. Что важно, я постоянно имел двойки по русскому языку и сочинению, то ли из-за армянского происхождения, то ли виной была война - некогда было заниматься. Но вот Иффа всегда училась на "хорошо" и "отлично". Ей ничего не стоило сразу после десятилетки поступить в медицинский институт на фармфакультет. Она могла бы легко поступить и на терапевтический, но ее выбор был основан на том, чтобы на один год меньше учиться и не обременять долго свою семью. Зато сейчас могу сказать, что из нее получился хороший провизор. Она с самого начала всегда работала управляющей аптекой. Она сама лечила нас, достаточно было знать диагноз нашей болезни.
Не могу скрыть и того, что в 8-м классе мне пришлось сидеть два года. А в 1945 году мы с одноклассником Колей Паничкиным подали документы в Бакинское подготовительное Военно-Морское училище (типа Нахимовского). Надо сказать, что до этого я мечтал стать летчиком, и даже дома делал макеты самолетов. Но мечту свою "перевернул". Мой товарищ по школе Коля Пушкарев, который годом раньше смог поступить в это училище. Во время летней практики на учебном судне "Правда" он бывал в Пехлеви (Иран), откуда привозил финики, угощал нас ими. В те голодные годы вкуснее этих фиников ничего не могло быть. Эти финики изменили мою мечту и сделали меня моряком. Сейчас, вспоминая об этом, не сожалею о случившемся. Думаю, что была моя судьба. Тем более, как я потом понял, Иффа была неравнодушна к людям в морской форме. Не стал бы я морским офицером, никогда бы она не вышла за меня замуж, тем более не за татарина по национальности. Море тоже была наша судьба. Она никогда бы не пошла на великий грех и не вышла бы замуж не за мусульманина: родители и родственники не допустили бы подобного ее шага при всем ее желании.
Самым страшным в майские дни 1945 года для меня стало то, что на первом же экзамене в "подготе", как мы называли свое училище между собой, по русскому языку и сочинению я вновь получил двойку и был тут же отчислен из училища. Казалось, все пропало, не сбыться мечте. Но тут, помимо чьего-либо желания, сработал первый принцип нашего жизненного пути. Мать мою положили с аппендицитом в городскую больницу им. Семашко, но операция была сделана неудачно. Через неделю ее не стало. Мы, ее дети, остались сиротами. Сестру Лиду в возрасте 5-ти лет взяла на воспитание тетя Ашхен в Карабах, брат Эдик был взят на службу и попал в авиационную часть в Витебске (был водителем, выводил самолеты на полосу). Что касается меня, то тетя Ашхен как-то смогла высчитать близкого родственника, майора Артура Тарханова, бывшего тогда начальником кафедры теоретической механики Высшего ВВУ на Зыхе (13 км от Баку, около моря). Он встретился с начальником Подготовительного училища контр-адмиралом Воронцовым, бывшим военным атташе в Германии, и как-то смог договориться с ним. Меня вновь приняли в училище, но на 1-й курс, то есть снова селя в 8-й класс. Так получилось, что в 8-м классе, в общем, я просидел 3 года. Но зато хорошо освоил русский язык и главное, сбылась моя мечта стать морским офицером и с Иффой найти общий язык, хотя это уже другая история.
В 1946 году, будучи на 2-м курсе, одетым как настоящий "мариман", я решил посетить лок-батанскую танцплощадку (в фойе летнего клуба) с "хитрой" задачей: себя показать и на девушек посмотреть. Я знал, что девушки любят моряков. То есть хотелось самому посмотреть на лок-батанских девушек, ведь мой возраст был уже такой, когда этот вопрос начинает само собой интересовать молодого человека. Тут я увидел самое главное, определившее мою дальнейшую судьбу: в правом дальнем углу фойе стояла Иффа. Она была одна, ее почему-то никто не приглашал танцевать. Я подошел к ней, благо мы знали друг друга, и пригласил ее на вальс. Эту встречу можно считать любовь с первого взгляда. Если спросить у меня, что вызвало это чувство, то я даже не смогу ответить. Вообще считаю, что люди любят безо всяких причин, любят и все, это чувство возникает вдруг и навсегда, так бы я сказал.
После этого танца я еще несколько раз подходил к ней (мне уже никто другой и не нужен был, нужна была лишь она одна). Иффа разрешила даже проводить ее после танцев до дому. Но за 500 метров до дома она вдруг предупредила меня, чтобы я не ходил дальше, так как если увидят родные - будет скандал. В дальнейшем мы с Иффой встречались скрытно, пока нас не "застукал" ее младший брат Рифат, наиболее ярый мусульманин. Пришлось искать место для встреч и прогулок в самом городе у моих знакомых. В то время ее старший брат Фуат, с который я сидел за одной партой, уже служил на У.Ф. на линкоре "Новороссийск" боцманом. Между прочим, мне пришлось проходить летнюю практику на этом корабле в 1950 году.
В 1950 году Иффа успешно окончила свой институт, получила свободный диплом. Ее больная мать повезла Иффу в Казань к сестре, тете Зине или Зейнаб-апа по-татарски. Цель у матери была такая: разлучить Иффу со мной, найти ей там жениха-татарина, трудоустроить после выпуска и заодно подлечиться самой. Должен сказать, что тут Чукановы сделали свою главную непоправимую ошибку. Если бы Иффа осталась в Баку, то при всем ее желании, она не смогла бы пойти против воли родителей и близких (они просто не допустили бы, чтобы произошло наше сближение), и поэтому сработали сразу оба принципа нашего путеводителя. В том же 50-м году сразу по приезде в Казань мать Иффы скончалась. Она осталась одна у тети Зины. Так как мы с Иффой переписывались и тетя Зина была знакома с моими письмами, то она поверила моему чувству и моему будущему. Тут также сыграла роль и такая деталь: тетя Зина не любила своего мужа и потому очень ценила чувство любви у других людей. А второй принцип судьбы заключался в том, что перед выпуском нас собрало командование училища и спросило у каждого, кто на каком корабле хотел бы служить (по возможности, просьбу удовлетворяли). Я выбрал малые противолодочные корабли (тогда они назывались "большими охотниками" или просто БО). Они тогда строились в 40 километрах от Казани в Зеленодольске. Но об этом я ничего не знал и не мог знать (выбор был случаен). Я об этом пишу лишь потому, что многие ее родственники посчитали мое попадание на службу в Зеленодольск не случайным, а со смыслом. Поэтому получилось, что Иффа в Казани оказалась одна, тетя ее ко мне относилась с любовью, и мне ничего не стоило по приезде легко "обработать" ее.
Училище я окончил в 1952 году и после шикарного банкета получил направление в Зеленодольск. Я, конечно, дал телеграмму в Казань, но на вокзале меня никто не встретил. Дело в том, что еще за полгода до этого она перестала отвечать на мои письма и, как потом я понял, у нее уже был другой жених и другой план устройства жизни. Придя домой к тете Зине я ее там не застал. Зейнаб-апа сказала, что Иффа со своей подругой пошли гулять. Я стал ждать, зная, что рано или поздно она вернется домой. Мне пришлось постоянно приезжать из Зеленодольска, где строился наш корабль "БО-380", помощником командира которого я числился. Корабль находился еще на стапелях, и я стал убеждать и уговаривать Иффу не ошибиться в выборе своей судьбы. Наконец на 7-й день, сидя на лестничной площадке соседнего подъезда, она ответила согласием. На другой же день мы пошли в ЗАГС и подали заявление. Самым неприятным во всем этом было то, что надо было пройти испытательный срок, то есть подождать аж целый месяц. ЗАГС этот, что на улице Университетской между университетом им. Ульянова, как тогда он назывался, и Казанским Кремлем, я запомнил на всю жизнь. И когда бываю в Казани (а бывать там люблю), обязательно прохожу мимо этого ЗАГСа, тем более после кончины дорогой для меня Иффы Сафиуловны.
Казалось бы, задача нашей жизни уже решена, но не тут-то было. Через 10 дней корабль бы спущен на воду и с помощью самоходной баржи (то есть не своим ходом), шедшей из Камышина с арбузами, пошли по Волге вверх, чтобы преодолеть десятки шлюзов, подняться на 243 метра, а затем на столько же спуститься вниз и войти в Беломорканал. Дальше мы должны были по Белому морю и вокруг Кольского полуострова попасть в порт приписки - военно-морскую базу (ВМБ) "Полярный". Я сразу понял, что наша мечта перед серьезной угрозой, ведь кто знает, когда дойдем до Полярного, когда дадут мне отпуск (а после выпуска нам не был дан отпуск), то есть пройдет много времени и моя Иффа может стать уже не моей, то есть будет решена ее судьба совсем по-другому. Тут я бессилен что-либо сделать. Но сыграл вновь второй принцип: при шлюзовании в Рыбинске. Поясню, как происходит шлюзование: открываются входные ворота, корабль входит в шлюз, эти ворота закрываются, затем открываются передние выходные, вода заполняет шлюз, и корабль вместе с водой поднимается до уровня реки в дальнейшем движении. Но вот тут-то снова сработал первый принцип - не сработала автоматика шлюза и спасла мою мечту. Что это значит? Входные ворота еще не закрылись, а выходные открылись и, сильным потоком речной воды наш корабль понесло назад, мы оказались под ножом закрывающихся входных ворот. В общем, нас сильно помяло, и мы вынуждены были вновь вернуться в Зеленодольск на капитальный ремонт. Ремонтировались два месяца. Это позволило нам с Иффой пройти испытательный срок и поставить свои подписи в ЗАГСе, то есть стать мужем и женой.
Итак, мечта наша сбылась. И попробуйте теперь усомниться в предопределении судьбы человека… Опоздание с выходом к месту приписки привело к тому, что нам пришлось зимовать в Таллине. Лишь летом 1952 года мы попали в Полярный. В полярном моя служба длилась не более года, потом был переведен в Североморск. Жили мы с Иффой в квартире при аптеке в доме по улице Сафонова, управляющей которой она была. Мы прожили вместе долгую жизнь (45 лет), у нас родилось трое детей. Дочь Марьяма, 1953 года рождения, окончила Саратовский университет, филологический факультет, работает сейчас в газете "Саратовская панорама" и уже сама имеет двух дочерей. Дочь Елена, 1958 года рождения, окончила Омский сельскохозяйственный институт факультет геодезии и землеустройства, сейчас работает в Саратове на военной кафедре, имеет дочь Инну и внука. Сын Сережа, 1965 года рождения, окончил Севастопольское ВВМУ, сейчас служит на атомоходе начальником службы радиационной безопасности, имеет дочь 13-и лет. Как можно видеть, мы свой родительский долг выполнили сполна.
В 1961 году меня потянуло на родину, в Баку. Я стал преподавателем училища, которое сам окончил в 1952 году. В 1975 году по возрасту вышел в запас в звании капитана 2-го ранга. События 1990 года (армянские погромы в Баку) заставили всю нашу семью переехать на жительство в Саратов. Россия приняла нас доброжелательно. Все мы сейчас устроены хорошо и живем так, как живут все россияне. Я не сказал лишь одного, что в период службы я смог окончить вечернее отделение инженерного института, а после ухода в запас - учился в Ростовском педагогическом институте. Так что образованием я не обделен. Сейчас печатаюсь в нескольких саратовских газетах, исправляя былые свои двойки по русскому языку.
Но несчастье в моей семье все-таки наступило, ибо никто не защищен от этого. В 1997 году я проводил в последний путь свою любовь - Иффят Сафиуловну, в возрасте 70 лет. У нее был целый букет болячек: ИБС, гипертония и сахарный диабет. Уберечь ее я не смог. Вот уже 6-й год живу один. Через день хожу к ней на свидание, на мусульманское кладбище, что возле парка Победы. Могилу ее я очень красиво оформил, а возле ее гранитного памятника поставил такой же камень для себя с открытой датой. Я так подумал: пусть буду всегда возле нее, хотя бы в виде каменного символа. Сделано все так, чтобы никто не прошел мимо, не обратив внимания. Кроме того, возле цветочника поставлена мраморная плита с таким некрологом: "Пускай ты будешь вечно жива в памяти своих детей, но зачем пережила тебя моя любовь". Последние слова принадлежат Нине Чавчавадзе и указаны на гробнице Грибоедовых в городе Тбилиси. Что интересно, две саратовские газеты ("Саратовские вести", журналист Татьяна Луферчук и "Репортер", журналист Елена Медведева), не сговариваясь между собой, написали на страницах своих газет о моей жизни и любви с Иффой Сафиуловной под одним и тем же названием: "Но зачем пережила тебя моя любовь". Думаю, это не случайно! Вот все, что можно было рассказать о себе. Остается здесь только добавить, что после ухода из жизни Иффы Сафиуловны, я сразу принял ислам и стал мусульманином, чтобы снять с нее грех за замужество с не мусульманином и в надежде быть вместе с ней душой и телом в будущем. А о том, что мы с ней снова встретимся, я нисколько не сомневаюсь.
Закончить же рассказать можно словами Г. Гейне: "Хотел бы в единое слово я слить свою грусть и печаль и бросить то слово на ветер, чтобы ветер унес его вдаль".
Беник МАНГАСАРОВ